Такие мысли уже не раз посещали Колю (видимо, взрослел). И возможный союз Татьяны Фаддеевны с доктором казался ему вполне удачным выходом из надвигавшейся жизненной ситуации. Правда, была и тревога. А не случится ли, что в новом семействе он, Коля, окажется третьим лишним и его отправят на пансионное житье в Симферополь? Мол, нельзя же все годы быть экстерном, надо привыкать к «нормальной жизни». Но, поразмыслив, Коля приходил к выводу, что на такое черное коварство ни тетушка, ни доктор не способны. Борис Петрович и в самом деле человек весьма деликатный и порядочный, а Тё-Таня… да разве захочет она, чтобы ненаглядный Николя? зачах в чужом городе от тоски по родному дому!

– Тё-Таня, а как пишется фамилия Орешников? Через «е» или через «ять»?

– Что?.. Конечно, через «ять». Она от слова «орех», а как пишутся такие простые слова, третьекласснику-гимназисту пора бы помнить… А почему ты вдруг заговорил об этом?

– Ну… – Коля опять принял невинный и беззаботный вид. – Должен же я знать, как писать будущую фамилию моей тети…

– Николя?!

– Что, Тё-Таня?

– Знаешь, о чем я сейчас думаю?

– Конечно, знаю. О профессоре Пирогове.

– М-м… нет, – сухо сказала Татьяна Фаддеевна, потому что вспомнила именно о знаменитом хирурге… – Я подумала, что вы с Сашей совершенно без пользы проводите вечера. Болтаете о всяких пустяках, занимаетесь карточной игрой или разглядываете одну и ту же книжку…

Коля стремительно покраснел, вспомнив касание Сашиных прядок.

– А чего такого! В книжке много всякого полезного! Саше интересно: там и география, и астрономия…

– Не спорю. Но этого недостаточно. Ты мог бы поучить ее и другим предметам… Кстати, почему Саши сегодня нет у нас? Сходи и позови, я обещала заняться с ней правописанием. Ты напомнил мне об этом своим глупым разговором про «ять».

– Да она здесь была! Только на минутку убежала домой, скоро вернется…

– Все-таки сходи, чтобы поспешила… Никто тебя не съест на дворе.

– А кто говорит, что съест! – старательно вознегодовал Коля. – Вам все время кажется, будто я чего-то боюсь! Смешно даже!

– Вот и прекрасно. Иди… А таких рассуждений про фамилию и все прочее я чтобы больше не слышала!

Коля сделал глуповато-послушное лицо:

– Хорошо, Тё-Таня…

Он получил шлепок тетрадкой и не спеша отправился в прихожую, надеясь, что пока станет обуваться-одеваться, Саша появится сама. Так и случилось.

Новые и старые страхи

Может быть, Борис Петрович и впрямь стеснялся Коли как родственника Татьяны Фаддеевны – поскольку понимал, что тот о многом догадывается. Но как с пациентом с Колей доктор обращался решительно:

– Не вертитесь, сударь, стойте спокойно! Что значит «щекотно»?! Я вас не щекочу, а об-сле-ду-ю… Дышите… Не дышите… Подышите еще… Голубчик, я сказал «подышите», а не пыхтите, как паровая машина в доковой лесопилке… Гм… Одевайтесь.

И пока Коля натягивал на ребристое тощее тело рубаху, доктор делился с Татьяной Фаддеевной своим недоумением:

– В легких я ничего не слышу. Не могу понять, откуда этот кашель…

– Опять в своей морской фуражке гулял, хотя есть прекрасная меховая шапка, оттого и кашель, – сокрушалась тетушка. – Эту фуражку я скоро спрячу с глаз или просто выброшу…

– Нет, Татьяна Фаддеевна, здесь что-то иное. Такие явления случаются порой от нервных переживаний. Но какие переживания могут быть у этого благополучного юноши?

Знал бы он, сколько их у «юноши»!

В конце концов доктор пришел к выводу, что Колю следует хорошенько пропарить в бане. Это средство помогает от множества хворей. В том числе и от простуды, и от нервов.

– Значит, придется просить Николая Тимофеевича, – озабоченно сказала тетушка. Так, «по всей форме», она именовала Маркелыча.

У Маркелыча на дворе стояла каменная банька…

А у Лазуновых баньки, конечно, не было.

Вообще в нынешней жизни Коли и тетушки было гораздо меньше удобств, чем в столичной. Там при квартире (хотя и тесной, обшарпанной) была крохотная ванная комната с жаркой изразцовой печкой и теплая уборная. Здесь же по необходимым делам приходилось бегать на двор, в сложенную из ракушечных плит будочку. Если днем, то еще ничего. А вечером, перед сном, нужно было идти с фонарем, в котором шевелилось ненадежное пламя свечки.

В будочке дрожали и метались нехорошие тени: неосторожно махнешь ладонью, а на стене – кто-то жуткий, как гоголевский Вий…

Иногда Коля по вечерам специально отказывался от чая, чтобы не ходить на двор, терпеть до утра. И терпел. В этом было даже свое преимущество: не проспишь школу. Но порой приходилось вскакивать чересчур уж рано. Под кроватью был, конечно, горшок (по заведенному еще с младенческих лет порядку). Но ведь его потом надо выносить, а кто это будет делать? Тетушка? Или, может, Лизавета Марковна? Значит, надо самому. А если со своего двора увидит такое дело Саша? Вот ужас-то…

С мытьем тоже хватало хлопот. Татьяна Фаддеевна раздобыла где-то большущее железное корыто и каждую субботу устраивала ванну на кухне. С помощью Лизаветы Марковны грела на плите несколько ведер воды и сперва мылась сама, а потом отправляла на кухню племянника. Коля тщательно запирался изнутри ручкой от швабры. Давно прошли времена, когда он позволял Тё-Тане мыть себя, как фарфоровую куклу.

Мыться в корыте было одно мучение. Сядешь – железо обжигается, и прислониться не к чему. Встанешь – брызги разлетаются вокруг, а воды в корыте – всего ничего. А в ведрах – то почти кипяток, то совсем остывшая вода. И мыло в глазах, и пена в непромытых волосах. Плеснешь на себя из ковша – и по всей кухне потоп…

Два раза Коля с Женей и его отцом ходил в общественную баню при мастерских РОПИТа. Баня была большущая, гулкая, с жаром и клубами пара, в которых размыто проступало множество голых тел. В этой дешевой бане (билет – копейка, а для ребят бесплатно) мылись и мастеровые, и чиновники разных рангов, и даже доктор Борис Петрович, у которого дома тоже не было ванны. Коле здесь понравилось – было похоже на картинки про Дантов ад из «Божественной комедии», только без мучений и пыток, а, наоборот, с веселым настроением. Но плохо то, что баня работала по вечерам, а домой одному в темноте… Ну, сами понимаете. А оставаться ночевать у Славутских каждый раз тоже было неловко…

Лизавета Марковна не раз говорила Татьяне Фаддеевне, что Маркелыч с готовностью предлагает пользоваться банькой всем соседям. Пускай только подбрасывают дровишек, а то с ними в городе трудновато. И тетушка, случалось, ходила туда с Лизаветой Марковной и Сашей. А Коля не ходил, компаньонов-мужчин не было. Маркелыч конечно же мылся с Настюшкой, такое их супружеское дело. И Коле – значит, опять одному? Но за окошком-то, как всегда, тьма-тьмущая. Лучше уж на кухне…

Однако на сей раз пошли они с Маркелычем.

– Сейчас мы твою хворь, тезка, за две минуты выгоним, – обещал по дороге Маркелыч. – Вылетит она из тебя как из мортиры с двойным зарядом….

Банька изнутри была обшита желтыми палубными досками. Разделись в тесном предбаннике, и Маркелыч втолкнул Колю в комнатушку, полную горячего воздуха. Под потолочной балкой туманно светился желтый фонарь. От рыжей глиняной печки несло жаром, как от собранной в сгусток Сахары. Батюшки! Да разве здесь можно дышать?! Коля ринулся назад, Маркелыч поймал его:

– Терпи, терпи. Сейчас привыкнешь…

Один вдох, другой… Еще… Ну и правда стало терпимее. То есть, может быть, еще не совсем гибель…

– Полезай-ка на поло?к… – И Коля оказался на влажных горячих досках, недалеко от потолка. Маркелыч плеснул из ведра на раскаленную плиту. Воздух взорвался. Жгучий пар забил дыхание, и Коля снова решил, что пришел конец. Но выжил и сейчас.

Маркелыч взгромоздился рядом.

– Ложись-ка на пузо. Во-от так…

Он не пожалел для юного соседа дорогого березового веника, какие купить можно было только в Симферополе, а туда их привозили из Курской губернии, поскольку южнее березы не росли. Ой-ей-ей! В первый момент Коля решил, что тетушка поделилась с Маркелычем пироговским методом и пришел час расплаты за все грехи. Но нет, боли не было, а от каждого удара Колю охватывало новым упругим жаром и сладким березовым духом.