Командир «корабельщиков» потянул из кармана широченных штанов серую веревку. Все сразу поняли, что это такое – пороховой шнур в нитяной оплетке. Вещь редкая и весьма ценная среди ребячьего народа.

– Режик у кого-нибудь найдется?

Женя протянул складной ножик, подаренный на Рождество Колей. «Корабельщик» отрезал кусок шнура длинною в пол-аршина. Возвращая ножик, вежливо сказал:

– Благодарствую.

Потом стал ввинчивать кончик тугого фитиля в запальное отверстие гранаты.

Коля смотрел не дыша. «А если она… прямо сейчас?..» Сердце ударялось о ребра все с той же тревогой. Но остальные следили без опаски, со знанием дела.

– Огонька, небось, надо? – сказал Фрол.

– А как же…

Фрол вытащил выпуклую линзу. После истории с пистолетом он всегда носил с собой зажигательное стекло. Не ледяное, конечно, а от старой подзорной трубы. Нацелился было на фитиль, но с опаской спросил:

– Запалим – и куда?

– Да вон же! – «Корабельщик» мотнул курчавой головой на каменный откос в дальнем конце рва. Там в желтом слоистом известняке чернели квадратные дыры, спуски в минные галереи, что вели когда-то навстречу врагу русские саперы. – Тут один колодец есть, прямо вниз. Зажжем да кинем… Гляньте-ка сперва, нет ли кого близко.

Похожий на растрепанного воробья мальчишка взлетел по лесенке, крикнул оттуда, что никого.

Фитиль загорелся бездымно, раскидал красные искры.

– С дороги! – крикнул командир «корабельщиков». И длинными плавными прыжками кинулся к дырам.

«А если запнется?»

«Корабельшик» не запнулся. Замер на миг у откоса и бросил гранату в черную нору. Кинулся обратно.

– Бежим подальше! Падай! А то плюнет вверх осколки…

На этот раз послушались все. Упали среди пологих груд кремнистой земли. Коля увидел у носа ярко-зеленые травинки. По одной шел черный блестящий жучок. И было тихо-тихо.

И долго было тихо.

Командир «корабельщиков» приподнялся на локтях.

– Вот подлая, неужели загасла… Ну да ладно, там ее и так никто не найдет. Глубина такая, что…

В это время под землей словно подавилось горячей кашей громадное чудовище:

– Кха!..

Всех тряхнуло, из колодца высвистнуло горячим ветром куски щебня. Они взлетели вертикально и никого не задели. Снова упала тишина.

Все поднялись. Командир «корабельщиков» отыскал глазами Славутского.

– Тебя как звать-то?

– Женя, – сказал тот в полголоса.

– На-кось… – «Корабельщик» протянул ему блестящую бляшку на цепочке. На серебристом металле отчеканены были полумесяц и звезда. То ли орден, то ли знак какой-то. Видать, турецкий.

– Да что ты… Зачем?

– Держи, – строго сказал «корабельщик». – Кабы не твое геройство, мы сейчас, может, руки-ноги друг дружки по камням собирали бы.

У Жени зарозовели щеки.

– Да какое геройство… Я весь обмер. А потом меня будто толкнул кто-то…

– Тебя же ведь толкнул, а не кого другого… – вдруг сказал Буньчик. – Бери… – После этих слов он притянул к себе братишку (хотя и дал ему при этом легкий подзатыльник). Тот прижался к Буньчику с запоздалым испугом. А Савушка – к Федюне (Коля мельком отметил это). Женя, что-то смущенно бормоча опустил награду на цепочке в карман курточки.

Командир «корабельщиков» поскреб курчавый затылок и вздохнул:

– Вы, ребята, теперь не бойтесь нигде ходить. Наши вас никогда не тронут.

– А кто боится-то! – вскинулся Макарка. – Ибрагим, разве мы боимся?

– Зачем спорить, – сказал Ибрагимка.

– Вот и ладно, что не боитесь, – покладисто отозвался командир. – И дальше не бойтесь. Ходите по нашей земле хоть до самой Килен-бухты.

– А вы по нашей. Хоть до Херсонеса, – сказал Фрол.

– А то чего делим-то? – вдруг вставил слово тихий большеглазый мальчонка чуть помладше Коли и Буньчика, – Может погибель свою…

До сих пор он молчал, а тут – надо же такое! У Коли опять холод по сердцу…

И все притихли на минуту. Потом командир «корабельщиков» сказал «ну, бывайте…», и обе команды разошлись по своим сторонам.

После они еще не раз встречались в здешних местах и, конечно, не было уже никаких споров. С другими компаниями случалось по-всякому, а с этой всегда говорили по-приятельски. Иногда обменивались новостями. Рассказывали про самые интересные находки и про глупых иностранцев, мало что понимающих в товаре. Говорили о счастливчиках, которым удалось отыскать в земле несколько французских серебряных монет «во-от с такую медаль». А Буньчик однажды поведал историю, как его знакомый мальчишка, что жил в хибаре у старого водопровода в Аполлоновой балке, в «том годе, по весне» отыскал средь осыпей Второго бастиона золотую иностранную табакерку.

«Пушкари» засомневались. Мол, ежели это по правде, то такой случай стал бы скоро известен всему городу. Буньчик засмеялся:

– Так отец-то с маменькой у него не дурные же. Велели ему молчать накрепко и сами никому ни слова. Однако же на деньги с той табакерки строят теперь новый дом…

Эта история повернула Колины мысли опять к поиску клада. Вдруг все же удастся помочь Маркелычу? Но Фрол, как и в прошлый раз, заявил, что искать золото в трюме – дело совершенно глупое.

– С той же пользой, что у себя под кроватью…

Женя, однако, вступился за Колю.

– Ты, Тимберс, какой-то скучный. Как услышишь про что-то интересное, сразу норовишь этот интерес развеять.

– Ну ищите, ищите, – хмыкнул Фрол. – Только сперва узнайте: правда ли, что макеевский тендер тот самый «Македонец». Что-то у меня такой веры нынче нету…

– А давайте спросим деда! – вмешался Федюня. – Он про многие корабли все знает досконально. Может, помнит и про «Македонца»!

Дед Федюни и Савушки Евсей Данилыч был в свое время марсовым на линейном корабле «Двенадцать Апостолов». В феврале пятьдесят пятого года, когда «Апостолам» пришлось занять место во второй линии затопленных кораблей, Евсей Карпухин с остатками команды перешел на бастионы и там весною был ранен в ногу. С той поры нога плохо сгибалась. Таким образом отставной квартирмейстер Данилыч пополнил армию хромых и безногих ветеранов, которых в соотношении с другими жителями было в городе почему-то очень заметное количество.

Сделавшись отставником, Евсей Карпухин быстро состарился. Бакенбарды его стали растрепанными и редкими, светлые глазки под косматыми бровями слезились, крепкий большой нос превратился в мягкую пористую грушу. Дед часто кашлял, виновато улыбаясь при этом и открывая редкие прокуренные зубы. Однако силы не потерял.

У всех таких инвалидов путь был один – в яличники. И всем хватало работы, потому как в городе, изрезанном длинными бухтами, яликов нужно множество, даже если население совсем небольшое…

Евсей Данилыч, однако, общим путем не пошел. Руки у него были умелые, способные к тонкой работе. Начал он резать из грушевого корня курительные трубки, плести для хозяек узорчатые корзины, мастерить всякую мелочь для кухонного хозяйства. Все это добро его дочь, мать Федюни и Савушки, неплохо продавала на рынке, а порой и на пристанях – заезжим иностранцам. Такой доход был совсем не лишний, потому что отцу ребятишек, матросу с парохода «Благодарение», что ходил от здешнего порта до Одессы, платили не густо.

Однако с прошлой весны дед Евсей Данилыч почти оставил свой промысел и занялся делом, на первый взгляд совсем не прибыльным и даже ребячьим. Начал он мастерить корабль саженной длины. По-умному говоря, модель. И не просто безымянный корабль, а свои «Двенадцать Апостолов», которых помнил до самой малой досочки, до последнего нагеля в обшивке (так он утверждал).

– С этой памятью возведу я корабль с достоверностью, мне и бумаг никаких с чертежами не требуется, – говорил он внукам слегка самодовольно. – И пускай люди после меня знают, какой он был, наш корабль, в полном соответствии с натурою…

Коля с приятелями раза два уже был у Евсея Данилыча, разглядывал наполовину готовую модель. На первый взгляд она казалась даже не наполовину, а вовсе готовой. Но требовалось смастерить еще множество мелочей для корпуса и оснастки, выточить и расставить по орудийным палубам пушки, сшить и подвесить к реям паруса, протянуть немало тросов бегучего такелажа…